Прежде, чем рассматривать и анализировать историю КАЗАКОВ в период правления Петра I, необходимо определиться со статусом Донской КАЗАЧЬЕЙ республики по отношению к Московскому государству к этому времени. Был ли Дон в отношении Москвы суверенным и независимым от нее или он с самого начала своего существования был под ее протекторатом, или же, наконец, был ее всегдашним вассалом?

Хотя историки основывают свои взгляды на одних и тех документах, среди них нет единогласия в определении государственно-правовых отношений, которые существовали между Доном и Москвой. Одни утверждают, что первоначально Дон был независимым государством и находился с Москвой в союзных отношениях, а потом стал под ее протекторат. Другие историки думают, что независимым он никогда не был, а с самого начала находился под протекторатом Москвы. Третьи полагают, что чуть ли не с самого первого дня своего возникновения Дон был в вассальных отношениях с Москвой.

«Прежде чем начинать спор, надо определить термины»,-говорил Вольтер. В частности, необходимо определить значение понятий: независимости, протектората, вассалитета, колонии и метрополии, союза и службы, а также рассмотреть экономические и религиозные отношения КАЗАКОВ и Московского государства.

Современная теория государственного права считает, что для понятия суверенного государства необходимы три элемента: народ, земля (территория) и непроизводная верховная власть. Ни признак расовый или племенной, ни признак языковый или религиозный, ни даже степень развития культуры и промышленности в этом случае не играют никакой роли.

Донские КАЗАКИ имели свою территорию - бассейн реки Дон со многими его притоками. Территория эта определялась своеобразно — «покуды казачьева присуду», «покуды казачей присуд», «изо всех рек казачьева присуду», то есть до тех мест, где действовало казачье право, казачья юрисдикция.

У КАЗАКОВ была своя непроизводная, то есть никем не данная извне (ни Турцией, ни Крымом, ни Польшей, ни Москвой) своя верховная власть - Круг с прямым народоправством.

Утверждение некоторых историков, что Круг есть Вече, взятое, якобы, от славян, ошибочно: в этом случае сохрани¬лось бы и название ~ «Вече», хотя бы в деформированном виде (произношении). Но название «Круг» есть название естественное, по форме расположения самого собрания, как это делалось у КАЗАКОВ. Поэтому оно и самобытно, а не заимствовано у кого бы то ни было.

Кроме того, сама организация КАЗАКОВ называется «Войском», тогда как у славян была «Дружина», а на Москве - «рать». Если же сравнивать Дон и Москву с точки зрения наличия свободы мнения, свободы слова, открытого доступа к самым высоким должностям, т. е. с точки зрения того, что теперь называется основными правами человека и гражданина, то тогда надо признать, что Дон в уже те времена был правовым государством, тогда как тогдашняя Москва была типичнейшей, в самом ее скверном смысле, тиранией.

Английский посол Флетчер так описывал Московию при царе Федоре Иоанновиче: «Образ правления у них очень похож на турецкий, которому они, по-видимому, стараются подражать... Правление у них чисто тираническое: все его действия клонятся к выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом... Оба класса, и дворяне, и простолюдины, в отношении к своему имуществу, суть ничто иное, как хранители царских доходов, потому что все нажитое ими рано или поздно переходит в царские сундуки... Простой народ считается там не лучше рабов, которые должны повиноваться, а не издавать законы, и не имеют права ничего знать о делах общественных... Унижение и рабство так явны и так резки, что надобно удивляться, как дворянство и народ могли им подчиниться, имев еще некоторые средства, чтобы избежать их или же от них освободиться. Это безнадежное состояние вещей внутри государства заставляет народ, большей частью, желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которая (по его мнению) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранического правления».

Из этого можно видеть, что Москва, по сравнению с Доном, не была государством правовым.

Но, помимо этой формальной точки зрения на государ¬ство, необходимо еще и внутреннее содержание этой формы, чтобы не быть ей пустой, т.е. необходимо сознание самого народа быть независимым, а также признание этой независимости и соседними народами, хотя бы только фактическое.

Сознание своей независимости от Турции, Крыма и других соседних народов, а также и от Москвы у донских КАЗАКОВ было и оно проявлялось всякий раз, и иногда даже в резкой форме, когда какой-либо акт со стороны Москвы или другого государства непосредственно затрагивал суверенитет Дона.

 В 1593 году ехавший в Турцию посол Московского царя Нащокин привез на Дон ряд его требований и предложений:

1.        Явится к нему, Нащокину, на стан.

2.        Проводить его, Нащокина, до Азова.

3.        Жить с азовцами в миру.

4.        Отпустить с ним, Нащокиным, в Азов турецких полоненников без окупу.

5.        Быть сыну боярскому Петру Хрущову «на Дону в Раздорех, где пригоже, и промышлять с ним о царском деле».

До этого времени Московский посол всегда сам являлся на Круг и от имени царя говорил, что «государь, царь и великий князь (имярек) вас атаманов (перечислял имена видных атаманов) и казаков и все Войско Донское велел спросить о здоровье». После этого грамота передавалась Кругу, прочитывалась и затем обсуждалась.

Явка самого посла на Круг была несомненным актом признания со стороны Московского царя независимости от него Дона. На этот раз порядок круто менялся, это был «пробный шар» Москвы. Согласившись с ним, КАЗАКИ выразили бы символическое подчинение Московскому царю, поэтому в стан к Нащокину «милостивых слов слушать» не пошли и тот, хотя и сам не пошел к КАЗАКАМ, вынужден был воспользоваться случайным их появлением в его лагере.

На просьбу посла проводить его до Азова КАЗАКИ согласились, а относительно того, чтобы жить с азовцами в мире, дипломатично ответили, что о мире всегда первые просили азовцы, а им, донским КАЗАКАМ, «чрез прежние обычаи самим о мире задираться не пригоже».

Турецкие полоненники, которых посол просил отпустить с ним «без окупу» в Азов, были знатные люди и окуп за них по тем временам был весьма значителен. Москва сама хотела на этом деле заработать, обещая КАЗАКАМ внести этот окуп от себя, но не теперь, а потом. Но, видимо, Московский царь в глазах донских КАЗАКОВ был не особенно надежным кредитором и они ответили послу. «... и будет де государь ныне с вами тот окуп прислал, и мы их отдадим, а без окупу нам их отдавать немочно... А только де нам ныне отдать их без окупу, и нам тех окупов не видать их в десять лет, а к Москве нам по те окупы не езживать».

Этот факт - неотдача полоненников без выкупа и явное недоверие Московскому царю, свидетельствует о независимости КАЗАКОВ от Москвы. В противном случае Московский царь отобрал бы полоненников у КАЗАКОВ беспрекословно, как от своих подданных, а выкуп обратил бы в свою пользу.

Намерение подчинить Войско Донское непосредственному командованию присланным Москвой Петром Хрущовым было расценено КАЗАКАМИ как прямое нарушение независимости Дона и вызвало соответствующую реакцию: Вышата Васильев, один из атаманов, приехавший с Нащокиным и уговаривавший КАЗАКОВ служить с Петром Хрущовым, был насильственно захвачен в самом стане посла, демонстративно бит перед палаткой посла, а потом «посажен в воду» за то, что он «государю доброхотает и всему Войску изменник».

Самому послу на предложение служить с Петром Хрущовым ответили: «прежде сего мы служили государю, а голов у нас не бывало, служивали своими головами, и ныне де рады государю служить своими головами, а не с Петром».

Это подчеркивание: «своими головами» - тоже указыва¬ет на то, что донские КАЗАКИ ясно сознавали свою независимость от Москвы.

Сам посол был задержан ими, пока не возвратились из похода остальные КАЗАКИ. Привезенное же послом на Дон «жалованье» было у него просто отобрано силой, так как причиталось за прежнюю (уже выполненную) службу.

*****

В грамоте от 22.10.1625 года к донским КАЗАКАМ Мос¬ковский царь жалуется, что ему от них «... помочи никакия не бывало. Одиново есьмя к вам писали. Чтоб вы прислали к нам тысячу человек в помочь в то время как есьмя вели войну с Польским королем, а корм им был готов. И вы в те поры помочи нам никоторые не учинили... и повеления нашего николи не слушаете и с сторонними государи, которые с нами в ссылке и дружбе, нас ссорите».

В грамоте от 6.10.1625 года: «И вы, атаманы и казаки, указ наш и отца нашего великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руси поставили ни во что».

В грамоте от 2.9.1627 года высказывается угроза донским КАЗАКАМ за их независимую от Москвы внешнюю политику: «...меж нас, великих государей, ссору делаете, сложились с Запорожскими черкасы, а сами ведаете, что Запорожские черкасы служат Польскому королю, а Польский король нам неприятель». Последующая грамота от 2.7.1629 года заключает в себе угрозу уже более серьезную: наложение опалы, отлучение от церкви, прекращение посылки жалова¬нья - все за независимое поведение.

 *****

Раздраженный невозможностью легко подчинить себе Дон, царь посылает в 1630 году к КАЗАКАМ своего посла Карамышева, видимо, не воздержанного на язык.

В своей отписке Московскому царю по поводу его казни, КАЗАКИ пишут, что Карамышев «хотел (их) казнью смертной казнить, вешать и в воду сажать и кнутьями достальных бить...а сверх того, Иван Карамышев учал с Крымскими и Ногайскими людьми ссылаться, чтоб нас всех побить и до конца погубить, и разорить, и искоренить, и городки наши без остатку пожечь, чтоб наше донских атаманов и казаков на Дону и по Заполью, везде имя казачье не именовалось».

Такое поведение Карамышева на Круге, Верховном органе Донской республики, несомненно, были восприняты как оскорбление, за что московский посол и поплатился головой.

В том же 1630 году Донское Войско, стоя на страже своей независимости, не признало присяги Московскому царю, принесенной в Москве двумя донскими атаманами (Богданом Канинским и Тимофеем Яковлевым). В своей отписке КАЗАКИ прямо заявили: «...а крестного, государи, целования мы челобитчикам своим не писали, то они... учинили не помня старины, своими молодыми разумы, без нашего войскового совета и без приказу».

Опять таки в том же 1630 году КАЗАКИ решительно отказались от настойчивого предложения Московского царя идти под командой турецких пашей против Польского короля.

После того, как донские КАЗАКИ в 1632 году беспрепятственно пропустили на Московскую татар, от Московского царя приехал на Дон дворянин Дашков и привез с собой текст присяги, выработанный самим патриархом Филаретом, отцом царя Михаила Романова. КАЗАКИ крестное целование (присягу) принимать отказались, а когда по Дону прошел слух, что Москва пришлет свои войска, чтобы «всех (их) з Дону збити и по Дону государевы городки поставить», то КАЗАКИ говорили: «...а Дону нам так, без крови, не покидывать».

 *****

Со взятием (вернее - возвратом) своей древней столицы - Азова, дававшего беспрепятственный выход к морю, сознание независимого государственного бытия у донских КАЗАКОВ еще более окрепло, ибо город Азов они «взяли своими головами, а не по царскому велению».

Когда от Крымского хана прибыл на Дон посол с мурзами просить, чтобы КАЗАКИ отдали хану Азов обратно, они ответили: «Не токмо что город дать вашему царю, и мы не дадим з городовой стены и одного камня снять вашему царю, нешто будут наши головы также волятца полны рвы около города, как топеря ваши бусурманские головы ныне воляются, тогда ваш город Азов будет».

В одном из воеводских донесений Москве по поводу оставления КАЗАКАМИ Азова говорится, что «Казаки приговорили, что им всем против них (турок и крымцев) стояти и в Азове сидеть, хотя всем помереть, а Азова не покинуть».

Даже после того, как Московский царь отказался принять Азов, КАЗАКИ намерены были удерживать его за собой.

После того, как КАЗАКИ все же оставили Азов, Московский царь прислал им «похвальную» грамоту: «...и вы по нашему государскому указу повеление наше совершили, город Азов покинули и вышли из него... и мы, великий государь, атаманов и казаков, и все Войско Донское жалуем, похваляем».

Содержание «похвальной» грамоты не соответствует действительности. КАЗАКИ как взяли Азов «своими головами», так и вышли из него своей волею, а не по царскому велению.

*****

В 1646 году на Дон прибыл от царя со вспомогательным отрядом Ждан Кондырев и, не пошел сам на Круг, а пригласил КАЗАКОВ к себе на стан. КАЗАКИ в ответ напомнили ему о традициях. Препирательства между царским послом и Кругом продолжались несколько дней. Твердо стоя на своем, КАЗАКИ заявили Кондыреву: «...будет вы к нам в Круг не пойдете, и впредь к вам о том от Войска пересылки никакия не будет, и государевы казны и запасов не примем».

Эти последние слова грозили уже тем, что теперь называется «разрывом дипломатических отношений». В тот раз Ждан Кондырев избежал явки на Круг, проигласив КАЗАКОВ на молебен к часовне и там сказал то, что должен был говорить на Круге.

Москва упорно продолжала свое давление. В том же 1646 году другой московского посол Лазарев, ссылаясь на волю царя, так же не пошел на Круг и пригласил КАЗАКОВ к себе на стан. Но, как доносил посол, «казаки учинились непослушны против государева повеления, к нему в шатер милостивых слов слушать не пошли, государева жалования тут у него не приняли». А когда у Лазарева сбежало семь «людишек» и он послал разыскивать их иноземцев из своей свиты, нарушив тем самым КАЗАЧЬЮ юрисдикцию, те были немедленно арестованы и приведены на Круг, где им, по донесению посла, «за то в Кругу многие были позорные лаи». Сам посол едва избежал расправы и был приведен на Круг насильно, «что пленный».

Из этого факта требования явки самого посла на Круг и решимости КАЗАКОВ в случае отказа «приволочь его за ноги» видно их ревностное отношение к соблюдению своего достоинства и независимости.

Еще более показательным является другое, описанное Броневским трагическое событие. В Царьграде захваченные в плен КАЗАКИ, не убоявшись смерти, объявили, что они «ходят войною сами собою, а царского повеления на то нет». Такое признание стоило им жизни, все КАЗАКИ были преданы лютой казни. А ведь они могли избежать этого, свалив все на принуждение Москвой к этим войнам: и против Турции, и против Крыма.

Даже в 1675 году, уже после принесения присяги, когда Московский царь предложил донским КАЗАКАМ построить на их территории крепости (на Казачьем Ерике и на Каланчинской протоке), КАЗАКИ ему в этом отказали: «Рады-де мы за великого государя и так помереть, без городков».

И застольный тост: «Здравствуй царь в Кременной Москве, а мы, КАЗАКИ - на Тихом Дону!» указывает на то, что КАЗАКИ осознавали себя независимыми от Москвы.

Московские люди наравне с чужестранцами на Круг не допускались. От появляющихся на Дону людей из Московии КАЗАКИ всегда требовали документов.

 

Осознавала ли и признавалась ли Москва, что Дон от нее был независим?

Несомненно! Москва не чувствовала, не ощущала своего права на распоряжение донскими КАЗАКАМИ по своему усмотрению, как распоряжалась она своими войсками. Она могла только учитывать и использовать эту силу, входя с донскими КАЗАКАМИ в соглашение, в союз.

В грамоте Московского царя Ивана IV, посланной на «Донец Северской» в 1570 году к «атаманам казацким и казакам всем без отмены», он просит их оказывать содействие его воеводе и «тем есте нам послужили, а мы вас за вашу службу жаловати хотим».

Здесь две договаривающиеся стороны. Одна - Московский царь, просящий о содействии КАЗАКОВ. Другая - КАЗАКИ, соглашающиеся оказать ему помощь. Никакого приказа, повеления нет, нет и обязанности подчинения.

В царской грамоте от 1571 года, уже «на Дон, Донским атаманом и казаком» говорится: «а как послужите нам... и вас пожалуем своим жалованием».

В царских посланиях на Дон 1584, 1594 и других годов КАЗАКАМ также предлагаются разные «службы» и обещается вознаграждение за них. Нет и намека на принудительное исполнение предложений.

В 1600 году правитель Борис Годунов, желая сломить независимость донских КАЗАКОВ, закрыл для Дона границы Московского царства. Это, а также его распоряжение о преследовании донских КАЗАКОВ «во всех городех», да еще с присущей Москве жестокостью, ясно указывает на то, что и в глазах самой Москвы Дон был независим от нее, ибо закрытие границ могло быть определено только по отношению к чужой стране, а не к части своей земли.

Странно было бы видеть, если бы Московский царь запретил бы жителям, например, города Коломны или Серпухова въезжать в другие города или места своего же государства.

В свои провинции Москва просто посылала своих воевод, не испрашивая согласия жителей этих провинций. Однако, тот же Годунов, при всей своей агрессивности в отношении Дона, не мог послать туда своего воеводу, он только пытался навязать КАЗАКАМ в головы боярского сына Петра Хрущова, но получил решительный отпор: «служивали своими головами». А когда Годунов послал его на Дон во второй раз, уже при появлении лже-Дмитрия, то Хрущов был просто закован в кандалы и выдан Дмитрию.

Если бы Московский царь считал Дон за часть своего государства, то он просто приказал бы КАЗАКАМ совершить то или иное действие или, наоборот, заставил бы их удержаться оттого или иного поступка, например, нападения на город Азов. Но, входя постоянно с КАЗАКАМИ в переговоры, царь, тем самым, признавал Дон независимым от себя государством, с волей которого вынужден был считаться.

Постоянные походы КАЗАКОВ на море причиняли Москве неприятности в ее отношениях с Турцией и Крымом. По этому поводу Московский царь писал на Дон, но безрезультатно. Тогда он посылает туда специальное посольство с просьбой к донским КАЗАКАМ, чтобы они прекратили походы на море. Уговоры ни к чему не привели.

Пятикратное (!) посольство Москвы на Дон показывает, что Москва сознавала его независимость. Именно поэтому все просьбы Москвы донскими КАЗАКАМИ, действовавшими в своих интересах и по своему усмотрению, «ставились ни во что».

В 1638 году донскому атаману в Москве задавался вопрос: не нуждается ли Донское Войско в помощи воеводой и ратными людьми, на что он ответил, что об этом ему «бити челом не наказано». А когда, все же, Ждан Кондырев привел на Дон вольных охочих людей, то все они по списку были отданы в распоряжение Дона, а не назначенному Москвой воеводе. Если бы Москва не сознавала, что Дон от нее независим, то делала бы то, что считала необходимым и нужным, как делала это потом, после военной экспансии и уничтожения Донской республики при Петре I.

Перевод (с 1614 года) Москвой своих отношений с Доном в Посольский приказ не обозначает ничего другого, как признание уже de jure Дона независимым государством: «а ведомы в том приказе (Посольском) дела всех окрестных государств и послов чужеземных принимают» (Котошихин).

В Посольском приказе (т.е. в Московском Министерстве иностранных дел) было два отдела. В первом ведались дела чисто дипломатические: сношения с иностранными державами, прием послов и т.д. Во втором же отделе ведались дела крупных областей Московского царства, которые в прежнее время были самостоятельными государствами (приказы: Великорусский, Малороссийский, Смоленский (Белая Россия), Новгородский, Казанский и т.д.).

Дон ведался в первом, чисто дипломатическом отделе, где ведались дела окрестных государств, т.е. Дон признавал¬ся Москвой за самостоятельное независимое государство, а не за часть своей московской территории. Иначе, сноше¬ния велись бы через Великорусский приказ.

Тот же Котошихин свидетельствует: «а как они (донские КАЗАКИ) к Москве приезжают, и им честь бывает такова, как чужеземским нарочитым людям».

В 164 1 году Валуйский воевода получил из Москвы наказ отправить на Дон лазутчиков, чтобы «они проведали тайно, что у них (КАЗАКОВ) делается... и сколько человек их». Жда-ну Кондыреву в его бытность на Дону в 1646 году тоже поручалось «разведать тайно сколь велики те места и каковы крепости поделаны».

Свои места и свои крепости Москва знала отлично. Тайно же разведывают только про чужие, иноземные места и крепости.

Донские КАЗАКИ не раз предъявляли Москве требования, чтобы турецкие послы не ездили к Москве Доном, так как «турецкие послы де Доном ходят и их казачьих городков крепей высматривают (т.е. шпионят)».

За товары, вывозившиеся на Дон, Москва взимала вывозные пошлины, а некоторые «заповедные» товары были даже запрещены к вывозу - порох, свинец, селитра и др. Такое взимание вывозных пошлин делается только в отношении другого государства.

Кроме того, Москва, осознавая независимость Дона, признавала КАЗАЧЬЕ «войсковое право», просила «учинять наказание (провинившимся КАЗАКАМ) по своему суду, как на Дону повелось», «пущим заводчикам учинять указ по войсковому праву», Донские КАЗАКИ, за свои преступления, совершенные на московской территории, судились по свои КАЗАЧЬИМ законам, что только подтверждало их право экстерриториальности: «Также будучи на Москве или в полкех, кто что сворует, царского наказания и казней не быват, а чинят они между собою сами».

Сама Москва неоднократно отрекалась от донских КАЗАКОВ перед Крымом, Турцией и другими державами.

2.3. Признание независимости казаков иностранными державами.

 Признавали фактическую независимость Дона от Москвы и иностранные державы и государства. 

Персидский шах посылает донским КАЗАКАМ подарки, присылает к донским КАЗАКАМ в Азов посольство в 40 человек, предлагает им свою помощь против Турецкого султана, с которым Персидский шах был в войне. Предлагалась не только материальная помощь, но и вооруженными силами 10-20 тысяч человек и более, сколько потребуется. Если бы персы считали Дон зависимым от Москвы, то посольство их было бы направлено прямо в Москву.

КАЗАКИ, опасаясь захвата персами Азова, отклонили их предложение.

Посольство по вопросу о возвращении Азова Крымский хан шлет не в Москву, а непосредственно на Дон. Следовательно и Крымский хан считал его самостоятельным и независимым от Москвы.

Представители Турецкого султана в Азове, имевшие право внешних сношений, также считали Дон независимым. С ними Дон мирился и «розмирялся», совершенно не считаясь с Москвой.

С Польским королем, даже после вынужденной присяги Москве, Дон вступил в военный союз против Крымского хана, напав на его владения с целью воспрепятствовать хану в его войне с королем.

  *****

Все приведенные факты свидетельствуют об одном: до воцарения на Московском престоле Петра I и сами КАЗАКИ, и Москва (вынужденно), и иностранные государства осознавали и признавали независимый статус Донской республики.

Находился ли Дон под протекторатом Москвы, как это утверждают некоторые историки?

Понятие протектората заключается в том, что когда какое-нибудь государство, будучи не в состоянии само защищаться от внешних врагов, просит другое, более сильное государство (обычно - соседа), защищать его. Если это после¬днее соглашается, то оно ставит условием, чтобы слабое государство отказалось от своего права внешних сношений, передав их покровителю и, в случае нападения на него (покровителя), должно помогать ему своими войсками.

Это и есть существенные элементы понятия протектората. Все другие условия в этом договоре будут только дополнительными: могут быть, а могут и не быть и от этого понятие протектората не меняется.

Спрашивается, когда Дон просил, чтобы Москва защищала его от внешних врагов: Крыма, Ногая, Турции? Когда Дон отказывался в пользу Москвы от своего права самому сноситься с соседними народами? Когда именно и в какой форме он добровольно отдавался под московское «покровительство»?

Вся история отношений между Доном и Москвой подтверждает, что никогда Дон не просил Москву защищать его от внешних врагов, а, наоборот, Москва всегда просила у Дона помощи для защиты ее от соседних народов.

Все грамоты Московских царей наполнены именно этими просьбами и сетованиями на неоказание Доном помощи Москве.

Вот лишь один пример: «А ныне Казыева улуса, Ногайские люди на наши украйны приходят, воюют мало не ежелеть, а от вас к нам помочи нет никоторые.... И они (крымцы), пришед на наше государство за Озовское взятье, многое зло учинили, а от вас над ними промыслу никакого не было». Москва упрекает КАЗАКОВ в неоказании ей помощи, сваливая на них вину за набег на московские земли крымцев, которые, будто бы, за Азовское взятье, на что донские КАЗАКИ очень резонно ответили Москве: «а того он, Крымский царь, к тебе, великому государю, не пишет, что он и до Озовского взятья в Русь хаживал и твои украинные городки воевал».

Этот случай (лишь один из многих) наглядно показывает, что Дон, имея свои интересы в Азове, московские интересы оставлял в стороне.

Своего права на внешние сношения Дон не только никогда (имеется ввиду период до вынужденной присяги 1671 года) не передавал Москве, но всегда ревниво охранял его и очень часто вел такую внешнюю политику, которая шла вразрез с московскими рекомендациями и интересами. Ни из каких исторических фактических данных нельзя заключить, что Дон находился под протекторатом Москвы. Происходило совершенно обратное: даже после казни КАЗАКАМИ ее послов, Москва просила Дон о ее защите, т.е. фактически просила у Дона покровительства перед воинственными соседями.

В течение всей своей истории Дон только раз действительно искал покровительства (протектората), но обратиться за этим (через Кубанского атамана КАЗАКОВ-«раскольников» Савелия Пафомовича) он был вынужден не на Москву, а к заклятому врагу КАЗАКОВ Турецкому султану для защиты от кровавого произвола со стороны единоверного Московского царя. И было это во время Булавинской эпопеи.

Некоторые историки склонны считать, что донские КАЗАКИ были вассалами Москвы.

Классическое понятие вассалитета, как известно, заключается в том, что крупный землевладелец, феодал (сюзерен), дает определенному лицу, становящемуся его вассалом, какое-то количество своих земель и вводит его во владение им (понятие инвеституры), обязывая вассала присягою верности и уважения к своему сюзерену.

 Взаимные обязательства сюзерена и вассала были разнообразны. В частности, сюзерен был обязан защищать своего вассала.

Да, у Великих Московских князей и царей были вассалы. Так, Великий князь Димитрий Иванович передал князю Трубчевскому Переяслав «со всеми пошлинами». Абдыл Летиф приезжает из Крыма к Ивану III на службу и получает Звенигород, тоже «со всеми пошлинами». В Новом летописце есть такая запись: «...по постановлению царства пожаловал царевича Казачия Орды Бусмаметя, посадил его на царство Касимовское и даде ему город Касимов с волостьми и со всеми доходы».

Будучи единоличным собственником всех земель, входящих в его государство, Московский царь раздавал их боярам, дворянам, боярским детям, КАЗАКАМ, живущим в пределах московских земель, обязывая их (становившихся вассалами), чтобы они являлись на войну «коны, людны и оружны».

Но, когда и какие земли Московский государь «жаловал» донским КАЗАКАМ и когда они ему (до 1671 года) приносили присягу в верности и уважении, как к своему сюзерену?

Мифическое «пожалование» Иваном IV КАЗАКАМ реки Дона, если оно только было, не имеет никакого (ни юридического, ни фактического) значения, так как он «пожаловал» КАЗАКОВ тем, что ему самому не принадлежало и что уже находилось во владении самих КАЗАКОВ. О какой вер¬ности и о каком уважении донских КАЗАКОВ к своему «сюзерену» (Московскому государю) могла идти речь, когда «вассалы» «ставили его ни во что», когда от них, вместо уважения - «оприч грубости никакой службы нет», когда они «повеления («сюзерена») николи не слушают» и от присяги ему отказываются.

Донской атаман избирался самим Войском и это избрание для своей действительности не нуждалось ни в чьем утверждении. Поэтому он не имел никакой нужды становиться перед кем бы то ни было на колени, как это делал некоторое время перед Крымским ханом посол Московского великого князя.

Москва никогда и никаких земель Дону не давала, наоборот, она их у него отнимала. Вынужденная присяга 1671 года была обусловлена угрозой вторжения стоявших на границе Дона московских войск. На них опирался Войсковой атаман Корнило Яковлев, действовавший по предательскому соглашению с Москвой. За выдачу Степана Разина он получил от Московского царя (сверх обычного жалования «деньгами, сукнами, камкой и тафтой») 40 соболей в 30 рублей (немалая по тогдашнему времени ценность) и серебряный позолоченный ковш, а при отпуске на Дон - еще пару соболей в 10 рублей и сто золотых червонных из доходов Новгородского приказа. Получал Яковлев тайные подарки от Москвы и потом: «...да Корнилу Яковлеву сверх той дачи тайно пару  ж соболей в 15 рублей».

«Продали Дон за соболя»,- говорили тогда КАЗАКИ.

*****

Как рассматривать получение Донской республикой от Московского царя денежного жалованья, хлеба, материй и военных припасов и как это отражалось на их государственно-правовых отношениях? Можно ли видеть в этом вассальную зависимость Дона от Москвы?

Присылки эти рассматривались обеими сторонами как оплата Московским царем услуг, которые оказывали ему донские КАЗАКИ. Никакой регулярности в получении этой оплаты не было, выплаты проводились «смотря по службе и радению». Нерегулярность и задержки оплаты сопровождались закрытием для КАЗАКОВ московских границ. В 1625 году Московский царь, указывая на свои посылки донским КАЗАКАМ жалованья, между прочим пишет, что до него «коли было Московское государство и невоевано и всем было полно, и тогда им (КАЗАКАМ) государского жалованья не бывало».

В 1647 году вольные люди, «жаловальные, маложаловальные и нежаловальные, оставшиеся на Дону после Ждана Кондырева в числе 22 сотен», запросили себе жалованья. Им было отказано в этом с пояснением, что «наперед сего старые атоманы и казаки на Дону жили без жалования и кормилися собой».

 Некоторые КАЗАКИ, жившие в пределах Московского государство, за свою службу царю получали поместья, но, отказываясь от нее, сдавали поместья обратно.

Поверхностное впечатление того, что «служба донских КАЗАКОВ (Москве) носила вассальный характер военной поддержки сюзерена», не соответствует действительности. Настоящий вассал, кроме военной поддержки сюзерену, обязан был помогать ему и материально, а тот, в свою очередь, обязан был защищать своего вассала.

Как Москва («сюзерен») защищала КАЗАКОВ (своего «вассала») видно из письма Московского царя Крымскому хану: «Хоть бы вы их (КАЗАКОВ) и всех перебили, а нам стоять за них не за что». Вот так.

Можно ли рассматривать отношения Дона и Москвы как колонии и ее метрополии?

Под колонией, в ее классическом смысле, разумеется тот случай, когда значительная группа лиц выходит из одной страны и живет вместе в другой, ненаселенной или малонаселенной стране, обычно удаленной от их Родины. В бывшей Российской империи были, например, немецкие колонии. В основе понятия «колонии» лежит элемент добровольного отрыва более или менее значительных групп населения от своей Родины.

Московская колонизация не являлась таковой по сути. Москва просто захватывала соседние с ней земли, подчиняла, а чаще сгоняла или уничтожала  живший на этих землях народ и строила там свой город-крепость. Вокруг этой крепости, под ее защитой, населяла своих крестьян, а потом, с увеличением их числа, появлялись ремесленники, посадские люди. Таким образом, отобранные и вновь заселенные места становились простым продолжением пределов Московского царства под управлением центральной власти.

В этом процессе нет ни подъема духа, ни риска, ни отваги, свойственных подлинной колонизации. Московские «колонисты», когда их перевозили за казенный счет на новые места, часто попросу разбегались оттуда или, насильно оторванные от родных мест, вымирали.

 В 1468 году рать Великого князя Ивана Васильева опустошила всю Черемисскую землю. Летописец описывает это так: «...много зла учиниша земле той: людей иссекоша, а иных в плен поведоша, а иных изожгоша, а кони их и всякую животины, чего нельзя с собой имати, то все иссекоша. А что было живота их, то вся изяша, и повоевали землю ту, досталь пожгоша».

Василий III, предприняв вторичный поход против литовцев, перебил и увез с собой три части населения из четырех, которых после отдал или продал татарам, служившим ему на войне. Вместо литовцев поселил только русских с военным гарнизоном, достаточным для осиления оставшихся «туземцев».

И отец, и дед Грозного, следуя «старому» обычаю, при покорении Новгорода, Пскова, Рязани, Вятки и иных мест, выводили оттуда опасную местную элиту во внутренние московские области, а в завоеванный край посылали поселенцев из коренных московских мест. Это был испытанный прием ассимиляции. Особенно крут этот прием был в Великом Новгороде и Вятке. При самом Грозном Казань в несколько лет была превращена в русский город, из которого все татары были выведены в «татарскую слободу».

Точно так же проходила и «колонизация» КАЗАЧЬИХ земель Дона, Кубани, Яика, Терека. Сгоняя и переселяя коренное КАЗАЧЬЕ население, Москва заселяла ставшие «пустынными» земли «русью». Оставшееся их имущество (дома с обстановкой, сельскохозяйственные орудия, весь скот, хлебный запас) — все передавалось «колонистам».

«Колонией» Москвы Донскую республику можно признать только по одному признаку: если учитывать постоянное (последовавшее за открытой военной интервенцией) высасывание сил и средств из Донской земли и КАЗАКОВ.

*****

Если считать Москву метрополией Дона, то, стало быть, она определяла общую, в том числе и Донскую, политику, а сами КАЗАКИ должны были считаться русскими.

Но донские КАЗАКИ терпеть не могли, когда их называ¬ли «москалями». Вот запись из приговорной книги Черкасской станицы (1 788г.): «... на оном сборе наказан был станицы нашей отставной казак Данила Качергин за поругание зятя своего Федора Кастрикина и за название его русским человеком».

На деле КАЗАКИ не только не считались с мнением своей «метрополии», но, бывало, отказывали ей в помощи войсками, а своими независимыми действиями, своей иностранной политикой ссорили ее с соседними государствами. Когда на Дон прибыл посол Московского царя Михайла Зайков, посланный туда для «унятия» Дона от войны с Турцией (осада Азова), то это посольство царя было просто истреблено. Да и странным выглядит порядок сношения «метрополии» со своей «колонией» через первый отдел Посольского приказа, где «ведаются дела окрестных государств и чужеземных послов принимают».

Как же квалифицировать постоянные отношения, сложившиеся между Доном и Москвой?

Московские войска до Петра I были фактически небоеспособны и Москва не могла сама защитить себя от таких могущественных и воинственных соседей, какими в ту пору были Турецкий султан и Крымский хан. Кроме того, Крымский хан считал Москву своей данницей. Существовал особый ритуал, в ходе которого Московский царь ежегодно в знак своего подданства, стоя подле лошади, на которой сидел хан, должен был кормить ее овсом из собственной шапки. И происходило это в Московском Кремле (как говорят) до времени Василия III.

Москва, чтобы спасти себя от их постоянных набегов, должна была опираться на какую-то другую силу, на союзника, который бы мог ей реально помочь.

Военная слабость подтверждается не только сообщениями иностранных историков, путешественников и дипломатов, но и российскими источниками. «Друзья (говорили между собой рязанцы), нам нужны не щиты и копья, о только одни веревки, чтобы вязать пленников, слабых боязливых московитян».

 В 1480 году (год «свержения татарского ига») боя на реке Оке между войсками Великого князя Василия 3 и войсками Золотой Орды Ахмата не было, так как московские войска разбежались, а темник (главнокомандующий) Ахмата, подкупленный Москвой, отсоветовал ему преследовать их под тем предлогом, что они, дескать, не бежали, а «заманивают» противника.

В Устюжском летописном своде говорится, что московские войска «ходили по Оршу, под Мстиславль, под Кричев (Кривичев), под Полоцк, полону бесчисленно, а города не взяли ни одного. При набеге татар в 1521 году московитяне не могли им дать никакого отпора, а просто бросились в постыдное бегство. В 1571 году крымские татары дошли до Москвы с 250-тысячным войском без всякого боя и сопротивления от того, что Иван IV, выступивший против них, «збился з дороги».

Карамзин пишет, что в 1559 году «воеводы, не занимаясь осадой больших крепостей Вендена и Риги, а подступали единственно к маленьким городкам. Немцы уходили из них. Один Шмельтин не сдавался». И московские войска (воеводы) не могли взять его. И только КАЗАКИ разбили ломами каменную стену его и «долго резались в улицах с отчаянным неприятелем».

Особенно ярко проявилась эта небоеспособность и отсутствие патриотизма большинства московских войск в Смутное время, когда они попросту дезертировали.

Василий Шуйский, чтобы поднять боеспособность московских войск, не нашел ничего другого, как обратиться к шаманам и по их совету приказал «вырезать младенцев из чрева беременных женщин, а также убивать коней, чтобы достать их сердце и все это зарывать в землю около того места, где стояло царское войско».

В городе Кромах засел отряд донских КАЗАКОВ в 600-800 человек под командой атамана Карелы, которого считали «колдуном» и «волшебником». Этот город осаждала 80-тысячная армия под командованием Милославского и Шуйского. Город (посад) был сожжен, занят даже вал, остался один острог. Его надо было брать прямой атакой, но 80-тысячная  армия не смогла взять эту маленькую крепость даже из простого воинского самолюбия.

Как на характеристику небоеспособности московских войск можно указать на такой факт: в своей отписке Московскому царю князь Хованский дает отчет о проведенном им смотре войск в Полоцке в 1660 году. Отчет дает такую картину: сбежавших московских драгун и солдат - соотвественно, 95 и 72 процента от списочного состава полков, при том, что убитых вообще нет. У КАЗАКОВ  же, сражавшихся в составе московских войск, число убитых достигает 55 процентов.

Посошков в своем «Сочинении» прямо скорбит об этой небоеспособности московских войск: «...И всем сие ведомо, как он, князь Василий Васильевич Голицын под Перекоп ходил, и с ним, сказывают, было больше 300 тысяч служилого люда, а татар выехало всего тысяч с пятнадцать, а наши от великого своего множества, бою с такими малыми людьми не смели длить. И сие, государь, не явно ли наше бесчестие, что те татары одной конницею и одним лучным боем полк думного дьяка Емельяна Украинцева порубили и пушек, сказывают, с 20 отбили и в полон взяли. А наши из большого и меньших полков и из обозу выти и выручить их не смели, все устрашились от малыя горсти». А далее пишет: «Сие, государь, многим известно, что Низовые люди (донские КАЗАКИ) татар и калмыков всегда от жилищ своих отгоняют и побивают».

Отсюда и происходит всегдашнее стремление Москвы привлечь КАЗАКОВ на службу к себе и удерживать эту «исправнейшую часть войск» на ней, превратив ее в служилое сословие.

*****

Несомненно, отношения Дона и Москвы определялись именно понятием «службы». Поэтому необходимо уяснить его содержание и сущность, которые вкладывались в это понятие в те времена.

Анализ информации, раскрывающей содержание услуг, именовавшихся «службой», показывает, что под понятием «службы» всегда имелось ввиду оказание воинской помощи людьми одной из воюющих сторон.

Так, например, псковитянам было предложено (царем), чтобы «на конь всели на его службу на Великий Новгород».

Перед Куликовской битвой «князь великий, сочтя вои своя 100 000, а князи, которые ему служат (т.е. те, кто в данной войне стали на его сторону), тех сочли 200 000».

Василий III в наказе послу своему пишет: « ... и ты донеси речь до салтана, чтоб салтан казаком своим Озовским и белгородским ко государя нашего недругу к Жигмонту королю на пособь на наем ходити не велел».

А Крымский хан требовал, «чтобы был уплачен пенсион, который Республика Польская давала хану за службу, оказываемую им Польше». Никакой другой службы, кроме воинской, Крымский хан оказвать Польскому королю не мог.

Служили черкесы, швейцарцы, запорожцы, половцы, татары. Служили и КАЗАКИ.

В те времена «служба» имела для всех некоторый смысл отхожего промысла и на нее был спрос. Такая служба не создавала зависимости или потери самостоятельности. Все эти народы, покончив службу, возвращались с нее к себе домой.

И на самой Москве служба государю не являлась обязательной и служивший мог всегда от нее отказаться. Так, при разборе(мобилизации) в 1621 году часть боярских детей и поместных КАЗАКОВ «не хотяча государевы службы служить, поместья свои и вотчины (за которые служили) посдавали».

Тот же, воинский смысл имела и служба донских КАЗАКОВ.

*****

В царской грамоте от 1614 года ответ на это сформулирован так: «...так бы есте и совершали нам, великому государю, служили и прямили по нашему царскому велению и по своему обещанию», т.е. есть «веление» - с одной стороны и «обещание» - с другой стороны. А это уже двухсторонний договор, иначе говоря - союз.

Слово «веление» не означало приказа, а имело лишь форму пожелания, просьбы. «Обещание» КАЗАКОВ означало их согласие на удовлетворение царской просьбы.

 Москва всякий раз должна была просить КАЗАКОВ о службе грамотой или посылать отдельных послов, так как служба КАЗАКОВ была свободной, а Дон независимым.

Имея свободный выбор, КАЗАКИ предпочитали служить Московскому царю: «ни к Турскому, ни к Крымскому, ни к Литовскому, ни к иному которому царю и королю служить не ходим окроме вас, великих государей».

Независимый Дон свободно распоряжался своими силами и действиями и, хотя и служил Москве, но в случае необходимости мог поступить жестко и с ней, о чем свидетельствуют царские грамоты, например: «А вы б атаманы и казаки, видя к себе такую нашу государскую милость, сами нам служили и всему Войску приказывали, чтоб они потому же нам служили, а наших бы людей не приходили и не побивали, тем бы службы своей к нам не теряли».

Москва быстро осознала все значение и важность для нее КАЗАЧЬЕЙ силы в смысле ее боеспособности и «живого щита» от неспокойных и враждебных соседей.

Сколь важным это было для Москвы видно из того, что для привлечения и удержания КАЗАКОВ на службе она не брезговала никакими средствами: и жалование, и подарки, и подкуп, и, особенно, интриги, и льстивые грамоты («жалуем и милостиво и премилостиво похваляем»), и угрозы («и вам к нам николи не бывать и пошлем на Низ Доном к Раздорам большую свою рать и поставить велим город на Раздорех и вас сгоним з Дону») и т.п.

Даже казнь КАЗАКАМИ трех царских послов, т.е. откровенные акты, составляющие «оскорбление величества», за которые надо было объявлять войну Дону, не останавливали Московского царя, он на все это закрывал глаза и не рвал с КАЗАКАМИ своей связи. Надо заметить, что, несмотря на все свои словесные угрозы, Москва никогда, даже при Годунове, не отваживалась открыто выступить против Дона и толь¬ко Петр I, уже создав регулярную армию, дал безудержный выход накопившейся многовековой злобе Москвы против Донской республики.

КАЗАКИ служили лично Московскому царю и были в непосредственной связи с ним, выполняя то, что исходило прямо от царя, а не от бояр, вмешательство которых Дон категорически отвергал и всякий раз требовал непременно указа самого царя, о чем говорит одно из боярских донесений: «...и они (донские и яицкие КАЗАКИ) меня не слушают, без твоего государева указа на твою государеву службу под Смоленск не идут».

Предпочтение службы Московскому царю, конечно же, обусловливалось тем, что окруженные с юга и востока крымцами, турками и ногаями, не имея у себя никакой промыш¬ленности, никаких материалов, КАЗАКИ тянулись на север, где раньше были их колонии и где все это имелось. Главная же выгода служить преимущественно Москве состояла в том, что Дон получал оттуда боевые припасы, без которых ему трудно было бы держаться.

*****

Для этого надо разобраться, означала ли служба Московскому царю подданство ему Дона.

Как мы уже определились ранее, служба есть договор двух сторон на определенные действия, которые одна сторона должна совершать в пользу другой. Это соглашение должно охватывать известный срок действия, предусматривать вознаграждение, жалование за исполнение предусмотренных договором действий. По истечении срока и исполнении условий договора стороны становились свободными от него.

Но, когда договор касается того, чтобы одна сторона воздержалась в пользу другой от известных действий (например, не нападать на Азов), то в этом случае характер службы теряется. Это уже политика. И в этом случае заставить другую сторону нельзя, с нею можно или договориться, или же ей самой объявить войну, чтобы ее принудить к такому воздержанию, тогда как подданство есть безусловное и одностороннее повиновение верховной власти или власти, ею поставленной.

Сама Москва, как видно из ее же актов, точно различает эти два понятия: служба и подданство.

Запорожские КАЗАКИ служили и Московскому царю, и Польскому королю, и Крымскому хану, и Турецкому султану, но подданными этих государств не были. И только после того, как «учинился в подданстве гетман Богдан Хмельницкий и все Войско Запорожское и вся Малая Русь со всеми городы и землями», только с этих пор Москва стала называть их своими подданными.

В грамоте на Дон Московский царь пишет: «ходили вы, атаманы и казаки, с воеводою Яковом Хитрово и нашими ратными людьми под Каланчинские башни и с вами, атаманы и казаки, и с подданными нашего царского величества с Запорожскими Черкассы».

Здесь четко различаются три категории войск: «наши (царские) ратные люди», «вы, атаманы и казаки» и «подданные нашего царского величества Запорожские Черкассы». Донским КАЗАКАМ статус подданных Московского царя не приписывался даже после их вынужденной ему присяге. Сношения с ними по-прежнему осуществлялись через Посольский приказ.

Да и, собственно, на основании чего Москва могла считать своими подданными? Население, жившее по Дону и его притокам до пределов Рязанского княжества, находилось в пределах Золотой Орды, от власти которой Москва освободилась вовсе не в 1480 году, как учат в московских школах, а гораздо позднее, ибо еще в 1553 году сами Великие Московские князья выплачивали татарам «выходы», т.е. дань, а Крымский хан считал Москву своей данницей и в 1685 году требовал с нее уплаты 200 000 рублей накопившейся дани...

В другой грамоте на Дон царь пишет: «и вы б, атаманы и казаки, нам, великому государю, служили и на наше царское жалование были надежны, ни в какую смуту и прелесть не прельщалися, со старых мест с Дону не сходили, тем бы прежней своей славы и чести не теряли». Налицо опасения царя на возможный переход КАЗАКОВ на службу к кому-либо другому. При подданстве КАЗАКОВ Москве такого быть просто не могло.

Таким образом, служба донских КАЗАКОВ Московскому царю была совершенно свободной, «за вознаграждение», а не по какому-то долгу и обязанности, и, несомненно, никоим образом не затрагивающая суверенитета Дона.

*****

И на этот вопрос надо ответить тоже отрицательно. Дон находился с царем в политических, а не частно-правовых отношениях. Сетования Московских царей на неисполнение КАЗАКАМИ их указов и повелений в грамотах встречаются постоянно, ибо распоряжения эти воспринимались постольку, поскольку соответствовали тем или иным интересам самих КАЗАКОВ: «...а они, атаманы и казаки, Московскому государству помощи никакие не учинили, а живут все самовольством», «а они, атаманы и казаки, то все государское жалование ставят ни во что, и государского повеления не слушают».

В 1627 году КАЗАКИ, вопреки желанию царя, вместе с запорожцами служили Польскому королю. В 1630 году решительно отказались от предложения царя идти с турецкими пашами против Польского короля. В 1632 году грозили царю уйти на службу к Литовскому королю.

Именно независимое поведение КАЗАКОВ вызвало у Москвы намерение сделать службу обязательной и вскоре (26.5.1632 года) на Дон была прислана крестоцеловальная запись. Как известно, намерения Москвы частично осуществились только в 1671 году.

*****

Объективный анализ отношений Москвы и Дона показы¬вает, что военная служба КАЗАКОВ Московскому царю, как некий отхожий промысел, со временем трансформировалась в союзнические обязательства ведения превентивной войны против внешних врагов Московского царя. Именно в качестве союза надо рассматривать отношения Дона и Москвы на этом этапе, ибо самостоятельно защищать войною другое государство может только союзник.

Эту форму союза Москвы с Доном заметил и немецкий ученый Коль, который констатирует: «В течение трех веков Россия успешно борется с номадами (кочевниками). Но успехи ее сделались замечательными с момента первого союза с казаками». Российские историки, стараясь принизить роль КАЗАКОВ в защите Московского государства от внешней агрессии, рассматривают их службу Московскому царю только как локальную охрану границ Московского государства. Но с простыми «охранителями границ» не сносятся через Посольский приказ, им не делают чести «как нарочитым иноземным послам», просто «охранителей границ» царь трижды в год не сажал с собою за свой царский стол. Так обходятся только с ценными союзниками.

Чем, за счет чего жили на Дону КАЗАКИ? Авторы «КБТД» без запинки отвечают: «Жили набегами. Жили войною, жили добычей. Ну, еще «...когда не было поисков бранных, жили охотою». Красота!

Да только грабежами долго не проживешь, поэтому КАЗАКИ, на которых постоянно вешают ярлык воров и грабителей, для того, чтобы выжить, должны были заниматься и каким-то другим, менее экзотическим промыслом и, в частности, не смотря на запрет, земледелием. К этому их толкало и довольно частое и долгое закрытие московских границ.

Для развития своей промышленности КАЗАКАМ необходима была внешняя безопасность, которую роль Дона, как буфера между Москвой и ее воинственными соседями, обеспечить не могла. Необходима была для этого и рабочая сила, так как сами КАЗАКИ большую часть времени были заняты службой, походами или хозяйством. Все это не способствова¬ло обеспечению себя своим оружием и боевыми припасами. Кроме того, Москва, обладая огромными запасами материальных ресурсов, даровой крепостной рабочей силой, финансовыми возможностями, не заинтересована была в производственном и промышленном развитии Дона, и стремилась сохранить существовавшую экономическую зависимость, вынуждающую КАЗАКОВ идти на службу Московскому царю.

Тем не менее, чтобы просто жить, КАЗАКИ Москвой не нуждались. Это и сама Москва признавала: «а наперед сего старые атаманы и казаки жили без жалования и кормились собой. Да и ныне-де они (донские КАЗАКИ) и без государева жалованья прокормить себя сумеют».

Но главный недостаток у КАЗАКОВ был в хлебе, ибо земледелие на Дону по настойчивому требованию Москвы было запрещено, «чтобы воинскому делу помешки не было». При этом, скотоводство, которое требовало постоянных рук и надзора, рыбная ловля и охота, от которых КАЗАКИ питались, тоже могли быть «помешкой», однако запрету не подвергались.

Истинные же причины запрета на земледелие были политического и корыстного порядка. На Дону могло быть только свободное земледелие, когда земледелец работает на себя лично, когда результат его труда является его собственностью, а не попадает в карман царя, князя, боярина или монастыря, как это было на Москве. И, если бы КАЗАКИ «учали пашню», то подневольный крестьянский люд из соседних московских уездов хлынул бы от крепостной неволи на Дон. Свободное земледелие на Дону стало бы началом краха крепостничества на «святой» Руси. В этом случае Москве пришлось бы либо отменять крепостное право, либо объявить открытую войну Дону. Поэтому Мос¬ква усиленно обхаживала зажиточную донскую старшину, от которой зависело принятие КАЗАКАМИ условий запрета земледелия на Дону.

Помимо того, неимение КАЗАКАМИ своего хлеба было самым сильным и убедительным средством влияния Моск¬вы на внешнюю, а потом уже и на внутреннюю политику Войска Донского, так как лишение хлеба касалось всего населения Дона - и старых и малых в том числе. Москва часто намеренно останавливала на Воронеже погружен¬ный для Дона хлеб и угрозой голода вынуждала КАЗАКОВ принимать выгодное для Москвы решение того или иного вопроса.

Не имея возможности производить свое оружие и боеприпасы, находясь в условиях блокады (закрытия московских границ), КАЗАКИ прибегали к контрабанде. Привозили порох, свинец и товары и с Терека, и из Астрахани.

Сознавая свою экономическую зависимость от Москвы, КАЗАКИ стремились взять Азов, чтобы, тем самым, открыть себе свободный путь к морю и освободиться от экономичес¬кой «опеки» Московского царя. Сделали они это, Москвы не спрашиваясь, иначе она, проведав о намерении КАЗАКОВ, употребила бы все меры, чтобы этому воспрепятствовать.

Особое место и значение в отношениях Дона и Москвы занимают отношения религиозные. Рассматривая их, следует четко отделять церковно-административные отношения (связь чисто внешнего, так сказать, формального порядка) с отношениями духовно-религиозными (связь порядка внутреннего, духовного).

*****

У Дона с Москвой связь была только чисто формальная, церковно-административная, да и то характера поверхностного, обуславливавшаяся лишь единством церковного управления.

Дон долгое время не имел своего особого епископа. Его территория в разное время находилась в разном подчинении: сначала она входила в Рязанскую епархию (Червленый Яр и Хопер с Вороной, и по Дону), а частью в Сарайскую. Потом и верхняя часть Дона вошла в Сарайскую епархию, а затем эта спорная верхняя часть его вновь и надолго вошла опять в епархию Рязанскую.

Впоследствии территория Дона была патриаршей областью, т.е. находилась в непосредственном ведении самого патриарха, не будучи подчиненной какому бы то ни было епископу.

Начало единства с Москвой в смысле церковного управ¬ления надо отнести к тем временам, когда между Доном и Москвой начались более или менее регулярные политичес¬кие отношения и когда Дон стал патриаршей областью, т.е. после возведения донскими КАЗАКАМИ на Московский престол династии Романовых, а вернее всего - с возвращения митрополита Филарета из польского плена. Быть патриаршей областью считается выше, чем если бы Дон был в ведении епископа.

 Дон обращался по своим церковным нуждам непосредственно к самому Московскому патриарху и, притом обязательно, через Посольский приказ, чем КАЗАКИ подчеркивали свою политическую независимость от Москвы.

Дон просил патриарха то о рукоположении в священники лиц, ими самими избираемых, то о написании икон и о поправке обветшалого переплета Евангелия, то об отлитии колоколов, о присылке антиминсов, церковных книг, то о разрешении восстановить храм (например, в Азове, после его взятия). Или же просили субсидий на постройку их. Вот, собственно, круг тех церковно-административных отношений, которые существовали между Доном и Москвой.

Кстати, интересен перечень икон, о написании которых просили КАЗАКИ: Иоанна Предтечи (очевидно, в воспомина¬ние об Азовском сидении), Архангела Михаила (покровителя военного искусства), Николая Чудотворца (олицетворение КАЗАЧЬЕГО гуманизма), Алексея - человека Божия, Тихона, чудотворца и архидиакона Стефана. Но нет ни одного имени из «великих чудотворцев, просиявших в Российском царствии». Видимо, КАЗАКАМ они были совершенно чужды.

С уничтожением донской независимости, сведением Дона сначала на положение провинции, а потом и области, в 1718 году в церковно-административном отношении он целиком был подчинен Воронежскому епископу и, тем самым, стал частью обычной епархии. Только в 1829 году была учреждена самостоятельная Донская епархия, в которую вошли Черноморское Войско и Кавказская область. Титул архиерея Новочеркасского и Георгиевского определялся, согласно церковной традиции, по главным городам епархии.

Само же духовенство на Дону, не особенно многочисленное, в противоположность духовенству на Москве, не вмешивалось в политическую жизнь, не было политическим оружием в руках Круга, тогда как на Москве оно было сильным и действенным орудием в руках царя. Донскому духовенству представлены были дела веры, а материальные заботы о церкви и все ходатайства о церковных делах исходили непосредственно от самого Круга. Церковь, вернее религия, была отделена от Донского государства.

О Борщевском монастыре в Воронежских актах под 1696 годом говорится: «Борщов Троицкий монастырь, а строили тот монастырь Донские казаки и был под властию Донских казаков атамана Фрол Минаева с товарищи».

Насажденные в России и на Дону Синодом церковно-приходские школы, КАЗАКИ после событий 1917 года обратили в «министерские», т.е сосредоточили образование в «светских руках», оставив, правда, в школах и религиозное образование.

*****

Что касается религиозной тяги Дона к Москве, то ее никогда не было. Да ее, собственно, и быть не могло ввиду диаметрально противоположного воззрения Дона и Москвы как на религию, так и на само ее восприятие.

Это обусловливалось сущностью их духовной природы: московитины - материалистичны и формальны, а потому эгоистичны и жестоки. Как пример скаредности Великих Мос¬овских князей Карамзин приводит такую выписку: «... князь великий послал против (на встречу) Ногайского посла Юшка Подьячего, а велел ему давати послу корм на стану по два барана, а овчины назад отдавать».

Другой пример: Анна Кашинская за свою благочестивую жизнь и добрые дела была канонизирована, но как только московские церковники заметили, что на иконе она изображена с двуперстным знамением, ее тут же расканонизировали и вся святость ее и добрые дела мракобесов не остановили.

В отличие от московитов, КАЗАКИ были более духовны, а поэтому - альтруистичны. Им был присущ реальный гуманизм.

У донцов духовная связь все же крепче была с Киевом и Соловками. Это подтверждает массовое народное паломни-чество в эти места донского населения через голову Московского патриархата.

Сохранились войсковые отписки, в которых Войско Донское просит Московского царя дать КАЗАКАМ проезжую грамоту (иностранный паспорт) на проезд в Соловки потому, что «оброчники они идти к Зосиму и Совотею Соловецким начальником помолитца и оброк с души своей свесть они хотят». Находясь в каких-то трудных боевых обстоятельствах, КАЗАКИ давали обет, обрекали себя на это далекое и трудное путешествие к святым для них Соловкам, а не к Москве.

Когда они возвратились оттуда, то просили царя дать им другую проезжую грамоту, ибо «обещаньеде их помолитца Живоначальной Троице в Тамбовском да в Шацком уездах, в Черневом монастыре Николе Чудотворцу». Этот, один из старейших известных КАЗАЧЬИХ монастырей, основан около 1573 года донским КАЗАКОМ иеромонахом Матвеем.

И у КАЗАЧЬИХ монастырей, находившихся уже в пределах Московского царства, связь была опять-таки с Доном, а не с Москвой. Это подтверждается тем, что, в случае какой-либо нужды, они обращались не к Москве, от которой зависело удовлетворение этих нужд, а непосредственно на Дон, к Войсковому Кругу. Круг уже от себя через Посольский приказ просил патриарха удовлетворить эти нужды.

Четыре удаленных от Дона монастыря обратились в 1625 году с просьбой к Кругу, чтобы им дали меди на колокола; «А иные пушки поимали (у Азова) розбиты, и они тое медь послали по убогим монастырем на Воронеж, в Шацкой, на Лебедянь и к Святым Горам на колокола; а были из тех монастырьков им о том челобитчики, что им взять негде».

Три первые монастыря были расположены гораздо ближе к Москве, чем к Донскому центру, однако, они обратились к Дону, что свидетельствует о существовавшей глубокой и внутренней их связи именно с Доном, а не с Москвой.

Эта тяга к Дону объясняется ничем иным, как отрицанием характера церковной жизни на Москве и объясняет смутное и не ясно выраженное стремление к автокефальности Дона.

Сватиков отмечал, что: «В 1680 годах раскольничьи вожди на Дону проповедывали, что «отпавшие веры (суть) Рим, Польша, Киев с товарищи, Греки, Москва; только осталася благочестия малая ветвь на Дону; и от той ветви расцветет многое благочестие». Тогда же умышляли на Дону «учинить ...особого патриарха или епископа».

Подобное стремление было логическим выводом из положения церкви на Дону. Тесная связь клира с населением, выборность всех священно- и церковнослужителей - эта своеобразная самостоятельность церковного управления естественно увенчалась бы созданием особой епархии или, даже, автокефалией донской церкви.

Автономистские стремления донских КАЗАКОВ в области духовного управления были весьма сильны. В XVIII веке Дон был подчинен в духовном отношении епископам Воронежским, но прошло полтора века, пока удалось подчинить Донское духовенство непосредственно ведению епископа, изъявши его окончательно из-под власти Войскового Круга. Весь XVIII век наполнен довольно бесплодной борьбой епископов Воронежских с Войсковым начальством из-за власти над Донским духовенством.

Население Дона (КАЗАКИ) заявляли: «...мы и вашего архиерея не боимся для того, что не у него в команде...». Верхнее-Чирской (КАЗАЧИЙ) священник укорял присланного в монастырь, по назначению епископа, управителя: «Ты к нам в управители определен без нашего выбору; нам ты не угоден, делай по-нашему, что нам угодно, а не по-твоему. Нет — здесь - Дон, Донщина».

Такую духовную и церковную независимость Дона Москва почувствовала уже в конце XVIII века и начала борьбу с ближайшего к себе объекта - КАЗАЧЬИХ монастырей, расположенных в пределах самой Московии.

По поводу ходатайств Донского Круга о нуждах КАЗАЧЬИХ монастырей, находившихся на московской территории, в 1685 году от коронованных Ивана V и Петра и их сестры, управительницы Софьи, последовала довольно грубоватая грамота: «... и вы б впредь в такие ненадлежащие вам дела не вступались и к нам, великим государем, не писали... для того, что такие дела вам, атаманам и казакам, не полежат». С самими же монастырями и монахами поступили более жестоко.

Заслуживает ли стремление КАЗАКОВ к автокефальности осуждения и от кого?

В свое время Единая Апостольская Соборная Церковь раскололась на кафолическую и католическую. От кафолической Церкви, центр которой находился в Константинопо¬ле (Царь-граде), откололась Москва, став автокефальной и углубив раскол в единой Христовой Церкви. Намечавшееся во Флоренции единение этих двух крупных Церквей (кафолической и католической) Москва грубо отвергла.

За границей Московская Церковь раскололась еще на три клана. Следуя ее примеру, КАЗАКИ, а также украинцы, хотели они этого или нет, тоже должны были разбиться на три клана. В самой же Москве Церковь стала с богоборческой властью более чем в примирительные отношения.

Видя такое нестроение в Московской Церкви, мнящей себя третьим Римом и помня, что «только осталась благочестия малая ветвь на Дону», вправе ли КАЗАКИ добиваться своей, КАЗАЧЬЕЙ автокефалии и вправе ли теперь Москва, сама отложившаяся и установившая свою автокефалию, осуждать за это других?

Что за таинственная тяга была у КАЗАКОВ к Соловкам? Что тянуло их туда, подобно птицам, инстинктивно поднимающимся с теплого юга и летящим на далекий, холодный и неуютный север?

Основателем Соловецкого монастыря был инок монастыря Белозерского Саватий, пришедший на Соловки в 1429 году и никому не открывший ни своего происхождения, ни места рождения. В грамоте от 1395 года относительно дел Белозерского монастыря, тогда еще совсем малолюдного, говорится: «...а монастырьский люд был Иван Кощеев да Олюша Филиппов, да слуг (послушник) монастырьский Казак». Всего три человека, из них двое названы по имени и фами¬лии. Очевидно, третий (Казак) и был Саватий.

В районе озера Лача, недалеко от Белоозера, находятся города Каргополь, Турчасов, Усть-Моша, Мехренга. Во времена Бориса Годунова там было много КАЗАКОВ, называвшихся так не по профессии или занятию, как любят утверждать российские историки, а по своему природному имени, предки которых переселились в эти края и новгородские земли еще во времена нашествия на Дон гуннов.

Спасаясь от погромов Ивана III и Ивана IV, насильно выведенные в центральные и окраинные районы новгородцы, среди которых было много КАЗАЧЬЕГО населения, бежали на родину своих предков: Дон, Терек, Яик и несли с собой новгородскую культуру. На Дону было построено немало деревянных храмов новгородского стиля. Новгородские КАЗАКИ и сохранили память о близких и родных им по духу «начальниках (основателях) Соловков - Совотее и Зосиме».

Все это говорит, что первоначальный источник КАЗАЧЬЕГО христианства лежал в каком-то ином месте, чем Москва. КАЗАКИ часто бывали на Москве и знали то, что творилось в тамошних монастырях. Знали и то, что духовенство на Москве было только прислужником царского всевластия, поэтому и чуждались их, основывая свои КАЗАЧЬИ монастыри.

Будучи народом подлинно религиозным, КАЗАКИ не допускали на своей земле тех антирелигиозных неистовств, которые прокатились по всему лику «святой» Руси. КАЗАЧЬИ храмы разрушались и превращались в склады не КАЗАКАМИ, а российскими крестьянами и холопами, перекладывавшими вину за это на КАЗАЧЬЕ население.

*****

Христианство было принято Киевом, когда в самой Греции оно уже фактически разложилось. В таком виде оно было перенесено в Москву, где подверглось еще и влиянию шаманства.

Среди донского населения господствовал основанный на Ведической культуре дух Православия, тогда как на Москве возобладал дух гордыни и внешней обрядности, что выродилось в чванство и материалистичность, глубоко проникшие в сознание московского духовенства и правящей верхушки общества. Даже перед надвигавшимся крахом Российской империи она горделиво величала себя «единственной христианской землей».

Сравнивая эти два мировоззрения (КАЗАЧЬЕ и московское), можно видеть ту глубокую пропасть, которая лежала между ними. И правы были те КАЗАЧЬИ старцы, которые видели, что только на Дону «осталась малая ветвь благочестия».

Православие на Дону стали исповедывать добровольно и гораздо раньше, чем Христианство в Киеве (988 год) и Моск¬ве (с 1 200 годов). Крещение Руси происходило,  как правило, насильственным способом. Все это говорит о разных корнях восприятия идей Христианства КАЗАКАМИ и Москвой.

На нравственность московского люда Христианство влияло туго. Большинство историков, в том числе - российских (Карамзин, Ключевский, Платонов), единодушно указывают на крайне невежественное состояние московского духовенства. А Флечер говорит так:«... о последнем (о половом невоздержании) я и говорить не стану, потому что оно так грязно, что трудно найти для него приличное выражение. Все государство преисполнено подобными грехами (Флечер утверждает, что мужики и бабы, выходя из царского кабака, тут же на улице предавались непотребству.) И удивительно ли это, когда у них нет законов для обуздания блуда, прелюбодеяния и других пороков».

В ту же пору у КАЗАКОВ, например, в отряде Ермака, у этих «грабителей и разбойников» - «... блуд и нечистота в них в великом запрещении». И если кто согрешит, то того «обмывали и три дня держали на цепи», т.е. была санкция, наказание.

Да и откуда на Москве могло появиться истинное благочестие и законы о блуде?

На каком низком моральном уровне находились московские монастыри видно из статьи 49 Стоглава, цитированной Ка-рамзиным: «а по келиям бы молодых робят голоусых однолично не держали.... а у которых попов или черньцов увидят или вымут жонцу или девцу в келии тем изверженными бытии».

К религии и к самому богослужению на Москве не было даже внешнего уважения: «...в церкви... где священник с певчими отправляет полное богослужение ...и в это время царь обыкновенно разговаривает с членами Думы своей, с боярами или военачальниками, которые о чем-либо ему докладывают или же сам отдает им свои приказания». Елизавета Петровна вынуждена была даже в 1749 году издать закон, в силу которого на всякого разговаривающего в церкви, невзирая на то, какое бы он высокое положение не занимал, приказано было надевать «железные ящики с цепями».

Особенно усугубил неуважение к религии и церкви Петр 1 с его «всешутейшим Собором» и выточенным им самим знаменитым дикирием. Подробнее мы остановимся на этом при описании царствования Петра до Булавинского восстания.

Иное отношение к храму было у КАЗАКОВ. Когда Донской Круг постановил привести посла Московского царя на заседание Круга, посланные узнали, что тот находится в часовне на молебне. Посланные не позволили себе войти в часовню до окончания службы и ждали выхода посла в воротах ограды: «... и после молебна.... как назад пошел (посол) в воротах есаулы их и казаки Василий Зевака с товарищи взяли к себе в Круг неволею».

Российскую небрежность к религии подтверждает и Посошков: «... и так было до нынешнего 1723 года в церквах пусто, что и в недельный (воскресный) день человек двух-трех настоящих прихожан не обретается». Объясняет он это «пресвитерским небрежением» на всех уровнях московского священства, для которого пострижение в монахи - лишь способ «для того, чтобы покойно есть хлеб свой». Даже высокопоставленные церковнослужители «...и татарке против ея задания ответу здравого дать не умели, что же может рещи сельский поп, иже и веры христианские, на чем основана, не ведает».

Совершенно другой подход к подбору духовенства у КАЗАКОВ. При выборе себе священника они руководствовались христианскими качествами своих кандидатов: «...духовен, смирен и неупоец». Эта характеристика донских священников является резким антиподом московскому духовенству.

Флечер констатирует, что, «будучи сами невеждами во всем, они (московское духовенство) стараются всеми средствами воспрепятствовать распространению просвещения, ... опасаясь, чтобы не обнаружилось их собственное невежество и нечестие. По этой причине они уверили царей, что всякий успех в образовании может произвести переворот в государстве и, следовательно, опасен для их власти».

Это сознательное держание народа в невежестве стало традицией российской верхушки. В начале 1880 года на Дону закрываются КАЗАЧЬИ гимназии и прогимназии. Когда Воронежское губернское Земство постановило ввести в тече¬ние десяти лет всеобщее в губернии начальное образование и доложило об этом проекте Николаю II, то он наложил резолюцию: «Надеюсь, что Воронежское губернское земство трезво отнесется к своему проекту». Проект, разумеется, был похоронен.

*****

Московское черное духовенство обладало почти третьей частью лучших земель Московского государства. Однако не видно, чтобы чернецы заботились о простых прихожанах. За весьма редкими исключениями монахи, в массе своей, были оборотистыми купцами, но проповедью слова Божия и культурной работой не занимались.

На Москве от всех бед освобождались Доном и монастырем. Но, уходя, даже от наказания за преступление, на Дон, беглец находил там суровую и часто опасную жизнь. В московском же монастыре такой человек мог жить с некоторыми «удобствами», но все то светлое, чистое и возвышенное, что было в некоторой части московского монашества, оттуда изгонялось, заковывалось в кандалы или сжигалось на костре. «Грешника и еретика руками убити или молитвою едино суть»,— проповедывал трижды канонизированный «святым» Иосиф Волоцкий.

Тунеядство, лень, пьянство и разврат были общей характеристикой московских монастырей и все это «уживалось с обрядовой строгостью».

Учреждение КАЗАКАМИ своих отдельных от Москвы монастырей имело другие цели. В отписке Московскому царю говорится, что «в Чернев монастырь войсковые наши вклады и строенье многое, и при старости и при болезни и от ран увечным только, государ, у нас и прибежища з Дону постригатися, что тот Чернев монастырь».

Цели построения отдельных КАЗАЧЬИХ монастырей оправдывали свои христианские и гуманитарные назначения: старым, больным и от ран увечным надо было где-то преклонить свою голову и таким людям едва ли требовалось присутствие в келье «молодых робят голоусых, женок или девиц».

Любостяжание и корысть были могучим двигателем в церковной иерархии, составлявшейся из чернецов. Святой Алексей не чужд был сребролюбия. «Черкизово сельцо купил на свое сребрецо»,- так своеручно он записал о себе. Предшественник патриарха Никона имел 10 000 крепостных крестьянских семей. Сам Никон обладал 25 000 семей. Он выстроил себе дворец исключительной роскоши. У него были свои золотых дел мастера, портные, кузнецы, каменьщики, столяры, живописцы. Никон до того весело проводил свое время в этой роскоши, что сам царь вынужден был ставить стрелецкие караулы к его покоям, дабы держать «святителя» в пределах хотя бы некоторой пристойности. Троице-Сергиевская лавра имела 100 000 крепостных семей.

Когда Нил Сорский на Соборе 1503 года потребовал, чтобы «у монастырей сел не было и жили б чернецы по пустыням, а кормились бы рукоделием», то с ним расправились, пришив, в соответствии с установившейся традицией, ересь.

Подлинного смирения в московском духовенстве никогда не было, чванство же было не менее могуче, чем любостяжание. Митрополит Иона, тоже «святой», сделал выговор Полоцкому владыке только за то, что он назвал Иону в своем послании к нему «братом». Большинство поступков, даже таких, как сомнение в его (Ионы) чудотворной силе при его жизни или умолчание о его видении, наказывалось смертью. Не спасало и покаяние.

Но высшее проявление чванства московского духовен¬ства - в летнюю жару ездить в церковь на санях.

Для сравнения: у КАЗАКОВ «... в частных обидах и жалобах друг на друга миротворение было главным делом. Атаман и КАЗАКИ сами кланялись в ноги тяжущимся, чтоб помирились, а не ездили б судиться в Черкасск. Есаулы, сотники и хорунжие выбирались в полковом Кругу... по приходе же из службы домой считались наравне с прочими казаками». Объясняется это «смиренномудрием не превозносить себя тщеславием». Как это далеко от Московских «святителей».

*****

Помимо низкого уровня российского духовенства и столь же низкого морального состояния самих монастырей, у донских КАЗАКОВ не могло быть расположения и, следовательно, не могло быть и духовной тяги к московской церкви еще из-за напористого стремления чернецов к захвату КАЗАЧЬИХ земель и угодий, а также из-за постоянных с их стороны клеветнических доносов на КАЗАКОВ.

 Самые рыбные места на Дону были и есть его гирла. Донские КАЗАКИ извлекали оттуда выгоды, дававшие им возможности снаряжаться на службу. Но на эти угодья «положили глаз» чернецы, отчего КАЗАКАМ стала «чиниться теснота».

Архимандрит Предтечева монастыря в Азове Ступин ложно донес на донских КАЗАКОВ, что от них чинится «смертное убийство». КАЗАКОВ заковали в кандалы, а на допросе оказалось, что они были совершенно невиновны и что, наоборот, на них нападали жители Азова, так же, как перед этим, в 1685 году жители Коротояка нападали на вотчину монастыря Фаросань.

Тамбовский епископ захватил земли и угодья донских КАЗАКОВ по Хопру, сдав их в аренду, что привело к вооруженному противостоянию. Епископ, укрываясь от ответственности за захват этих земель, просил Петра I чтобы он записал эти земли на свое имя, что Петр и сделал, покрыв незаконный захват КАЗАЧЬЕЙ собственности.

Эта напряженность в отношениях КАЗАКОВ и московского духовенства вызвала принятие в 1750 году постановление Мигулинского станичного сбора: «... чтоб отнюдь к себе, казакам, монастырских трудников в дом не пущать, а ежели кто в дом к себе показанных из монастыря будет принимать и того поймают, то хозяина и совсем таким пойманным в колодках к старшине отсылать для ответа, в том сию запись написали».

Таким образом, к притеснению донских КАЗАКОВ, помимо властей предержащих, приложило руку и московское духовенство, с которым у Дона ничего общего не было.